В Государственном Эрмитаже сейчас проходит выставка 12 работ современного искусства из центра Помпиду. Выставка Не однозначна , но, на мой взгляд, довольно интересна. Вот заметочка про выставку из интернет- издания "Фонтанка .ру"
********************************************************
Центр Помпиду в Эрмитаже: Не жесть, а жест
27.10.2010 07:00 / Комментарии (4)
В главных парадных залах Эрмитажа проходит выставка 12-ти произведений искусства ХХ века, приехавших из парижского Центра Помпиду, одного из ведущих культурных центров Европы.
Открывает экспозицию «Сушилка для бутылок» Марселя Дюшана, которая наряду со знаменитым «Фонтаном / Писсуаром» поучаствовала в головокружительном дюшановском арт-фокусе под названием реди-мейд («готовое изделие»): в 1914 году она была куплена в скобяной лавке, а в 1936-м стала экспонатом художественной выставки, тем самым приобретя статус произведения искусства. Это только кажется, что тут не на что смотреть: Дюшан ничего не прибавил к девственной функциональности «Сушилки», но впервые показал, что для превращения неискусства в искусство требуется главным образом художественный жест – в данном случае это помещение предмета в арт-пространство. Всё искусство ХХ века помешано на проблеме художественного жеста и взаимодействия искусства с пространством, и эрмитажная выставка – тому пример.
Остальные экспонаты выставки требуют от зрителя той же проницательности и иронии. Вот веселенький «матрасик» Даниэля Бюрена, «Картина (Манифест 3)» (1967), где белые и цветные полосы чередуются с интервалом в 8,7 сантиметра: в течение 30 лет художник рисовал такие полосы, принципиально отказываясь от «сочинения» изображения и подчеркивая важность взаимодействия вещи со средой.
Потому-то и названа работа «картиной» – в кавычках, ведь она только сделана таковой (посредством художественного жеста), но ничего не изображает, потому-то и стоит она у стены, как бы призывая пройти туда-сюда, заглянуть за подрамник: так предписано художником. На золотом фоне закреплено жгуче-синее обнаженное тело – это «Арман» Ива Кляйна (1962), портрет коллеги-художника из группы «Новых реалистов», сплошь покрашенный особой, запатентованной автором, синей краской: то ли античный бог, то ли мессия в божественном сиянии. Патент на краску – тоже художественный жест, а дальше в искусство автоматически превращается всё, что ею покрашено.Те же вопросы волновали Жана Дюбюффе, и работа «Оживленное место» (1973) прекрасно отражает найденное им решение: похожий на граффити крупный рисунок, будто набросанный черной шариковой ручкой, а затем раскрашенный синими и красными чернилами. Намеренные детскость и примитивизм уводят подальше от интеллектуальных смыслов, и это опять же художественный жест, утверждающий ценность любого творческого акта. Здесь нелишне напомнить, что Дюбюффе одним из первых признал искусством творчество маргиналов – душевнобольных, аутистов, самоучек, детей, – более того, он собрал великолепную коллекцию ар-брют, «грубого искусства», которая сегодня выросла в один из самых необычных арт-музеев в мире.
Еще один важный экспонат – так называемая «компрессия» Сезара, озаглавленная «Скорлупа Валлелунга №1. Чемпионка» (1986), на вид мятый кусок красного автомобиля. Валлелунга – автодром под Римом, а этот Peugeot выиграл ралли: на глазах происходит превращение железного мусора в романтический символ автогонок, скорости и выброса адреналина, опять же – благодаря воле художника. Роберт Фийю в 1970 году придумал даже двойной художественный жест: в его инсталляции «7 детских способов использовать военные материалы» доски с гвоздями становятся океанскими волнами, круг из фольги с куском красной пластмассы – луной. То есть первый жест совершают дети, присваивая армейское барахло, а второй – художник, возводя его в ранг искусства.
Представлены и национальные вариации на международные течения. Например, Жорж Матьё работал в манере абстрактного экспрессионизма, королем которого был Джексон Поллок, правда, не мог удержаться от многозначительных аллюзий и называл свои полотна именами исторических персонажей Средневековья. На выставку привезено его «Молчание Гвиберта Ножанского» (1951), и иероглифы, выдавленные из тюбика прямо на холст, неожиданно оказываются воспоминанием о том, что Гвиберт был летописцем Первого крестового похода. Мартиал Райсс следовал заповедям поп-арта, а для пущей привлекательности женских лиц и прочих объектов вожделения изобрел технику флокажа – напыления текстильных волокон на клейкую поверхность («Металлическая картина: геометрически выпуклый портрет», 1964). Роман Опалка был отъявленным минималистом и полвека рисовал белые циферки на черном фоне («От 1 до бесконечности», 1965).
ХХ век перепробовал великое множество художественных жестов, и ХХI век озабочен другими проблемами: Жерар Гаруст возвращается к фигуративной живописи, наполняя ее символическими смыслами, выраженными в маньеристически перекрученных формах («Валаам», 2005), Бертран Лавье перекрашивает картину Франсуа Морелле, делая из одной абстрактной работы другую – это характерный для второй половины 1980-х годов аппроприационизм, стратегия присваивания чужого художественного жеста («Лавье / Морелле», 1975-95). В последние годы работа с пространством становится важнейшей составляющей современного искусства; яркий пример тому – две большие инсталляции в Николаевском зале: Хаймо Зоберниг прячет шесть картин в металлическую клетку, иллюстрируя открытые для публики хранилища Центра Помпиду («Коробка с картинами», 2009), а Хорхе Пардо выстраивает граненый туннель, затянутый тканью в горошек («Маяк», 2002).
В России нет традиции современного искусства, и широкая аудитория искренне полагает, что это художник должен сделать красиво, а не от нее требуется приложить усилия, чтобы понять замысел произведения. Искусство ХХ века выключено из образования, вся культура сконцентрирована на традициях XIX века. Типичные отзывы посетителей о выставке Центра Помпиду: «зачем поганить образ (имедж) Эрмитажа?», «позор, дурман и страх», «фигня дибилов» (авторская орфография везде сохранена). Похвалы удостоилась только инсталляция Пардо, что неудивительно: с одной стороны, это очень эрмитажная вещь, на том же месте в том же зале уже пару раз за последние годы стояла Бухарская палатка, подарок бухарского эмира Александру III, с другой, она как бы оправдывает завышенные ожидания относительно современного искусства. Местная публика желает, чтобы оно, тем более такое продвинутое, из Центра Помпиду, было чрезвычайно сильнодействующим, вроде дозы наркотика. И «Маяк», оправдывая свое название, создает иллюзию перемещения в другое пространство.
Впрочем, на самом деле современное искусство никого никуда не переносит, более того, оно требует думать и задавать себе неудобные вопросы. Оно колючее, пугающее и непонятное, но когда-нибудь надо начинать знакомство с ним. Главный эксперимент проекта «Эрмитаж 20/21» не в помещении актуального искусства в универсальный музей, а в сталкивании его с аудиторией, воспитанной на салонной живописи и скульптуре позапрошлого века. Нынешняя выставка – дайджест французского и европейского искусства за последнее столетие, и это прекрасный повод наконец-то взяться за самообразование.
Ольга Лузина
«Фонтанка.ру»
В комментариях представлены фото из пресс-службы Государственного Эрмитажа
.